Поговорив о хокку, мне вдруг вспомнился еще один жанр. Тоже довольно своеобразный, но зародившийся очень далеко от Японии и отнюдь не лаконичный. Стихотворения в прозе. Штука, в общем-то, известная. Вроде бы даже в школе проходили в свое время. Ну да, Тургенев. Как же, как же… Но после хокку мне вспомнилось немного другое – чем-то неуловимо похожее на японские трехстишья. Может, своей иносказательностью, образностью, метафоричностью, аллегориями…
Помнится, как-то в студенческие времена – увы, давно уже это было – сидели мы с моим однокурсником на лекции, забившись в самый дальний угол. И беседа у нас была в высшей степени увлекательная. Обсуждали мы одну книжечку, которую мой приятель сначала прочитал сам, а потом подкинул мне.
Надо сказать, подкидывать кому-то еще в группе (да, возможно, и на всем курсе) такую книжку было бы бессмысленно. Народ как-то другими жанрами увлекался. А мы обсуждали стихотворения в прозе. Причем на взгляд нормального среднестатистического студента стихи эти были довольно загадочного (если не сказать «безумного») содержания.
читать дальшеНазывалась книга «Алоизиюс Бертран. Гаспар из Тьмы».
Алоизиюс Бертран – французский поэт-романтик, основоположник жанра стихотворения в прозе. Сын наполеоновского офицера, он после смерти отца, чья пенсия была основным источником доходов семьи, вел жизнь на грани полной нищеты и умер от чахотки, так и не дождавшись выхода в свет своей главной книги - "Гаспар из тьмы, фантазии в манере Рембрандта и Калло" (изд. 1842, впоследствии иллюстрирована С. Ропсом).
В наше издание, кроме творения самого Бертрана, в качестве приложения включены также стихотворения в прозе знаменитых французских поэтов-символистов Э.Парни, Ш.Бодлера, Т.де Банвиля, Лотреамона, А.Рембо, Ш.Кро, С.Малларме.
Книгу эту я вернула хозяину, после окончания института мы с ним больше не общались, но многие вещи из той книги помнятся до сих пор. Мрачноватая мистика, словно старый готический замок, хранящий уйму тайн и населенный сонмом приведений… И вот теперь, благодаря этой замечательной штуке – Интернету, я отыскала стихотворения, да и всю книгу целиком. И даже в нужном мне переводе (литературные материалы сайта knigosite.ru/ ).
На мой взгляд, вся книга просто уникальна, поэтому здесь привожу только две самые любимые вещицы. И не спрашивайте меня, о чем они. Я не умею объяснять мистические аллегории.
Графика, как всегда, не моя - взяла с ресурса обоек и фонов, где даже авторы не указаны. Да, и еще - стихи тоже не мои!
~*~*~*~
Из Третьей Книги Фантазий Гаспара из Тьмы.
"Ночь и ее причуды".
XXVI. Сон
"Снилась мне всякая всячина, но я ничего не понял".
«Пантагрюэль», кн. 111
Спускалась ночь. Сначала то был – как видел, так и рассказываю – монастырь, на стенах коего играл лунный свет, лес, изборожденный извилистыми тропками, и Моримон [1], кишевший плащами и шапками.
Затем то был – как слыхал, так и рассказываю – погребальный колокольный звон, и ему вторили скорбные рыдания, доносившиеся из одной из келий, жалобные вопли и свирепый хохот, от которых на деревьях трепетали все листочки, и молитвенные напевы черных кающихся [2], провожавших какого-то преступника на казнь.
То были, наконец, – как завершился сон, так и рассказываю – схимник, готовый испустить дух и лежащий на одре для умирающих, девушка, повешенная на дубовом суку, – она барахталась, пытаясь освободиться, – и я сам, весь растерзанный, а палач привязывал меня к спицам колеса.
Дон Огюстен, усопший игумен, будет облачен в кордельерскую рясу [3] и торжественно отпет в часовне. Маргариту же, убитую своим возлюбленным, похоронят в белом платье, подобающем девственницам, и зажгут четыре восковых свечи.
Что же касается меня, то железный брус в руках палача при первом же ударе разбился, как стеклянный; факелы черных кающихся погасли от проливного дождя, толпа растеклась вместе со стремительными, бурными ручейками – и до самого рассвета мне продолжали сниться сны.
Примечания:
[1] Площадь в Дижоне, где с незапамятных времен совершались казни.
[2] Черные кающиеся (Les Penitents noirs) – члены одного из распространенных на закате средневековья религиозных братств; в их обязанности входило сопровождение осужденных на казнь.
[3] Т. е. в рясу францисканца. Францисканцы, давшие обет бедности, перепоясывались вервием (лат. chorda – «веревка»).
~*~*~*~
Надо сказать, что вся тема снов мне очень близка. Так уж получилось, что я их очень часто вижу. Очень разные. Слава Богу, мне далеко до Сэма Винчестера, но вышеприведенное описание не кажется мне чем-то из ряда вон... Я и похлеще видала, только так написать не сумею.
~*~*~*~
Шарль Бодлер. Стихотворения в прозе (Парижский сплин)
(Перевод Н.А. Голубенцева)
XXXVII. Благодеяния Луны
Луна, эта причудливая капризница, смотрела в окно на тебя, спящую в колыбели, и говорила: «Это дитя нравится мне».
И вот она воздушной походкой спустилась по лестнице из облаков и бесшумно проскользнула сквозь оконное стекло. Потом приникла к тебе с нежностью матери и разлилась своим светом по твоему лицу. И зрачки твоих глаз навсегда остались зелеными, а щеки необычайно бледными. Ты глядела на ночную гостью, и в твоих безумно расширенных глазах остался ее облик: она так нежно сжала тебе шею, что в тебя вошло вечное желание плакать.
И вот, увлеченная игрой, Луна заполнила всю комнату каким-то таинственным сиянием, точно светящейся отравой, и этот трепещущий свет внушал и шептал:
«Ты всегда будешь в тревоге от моих поцелуев. Ты будешь прекрасна, подобно мне. Ты будешь любить то, что люблю я, и то, что любит меня: воду, облака, тишину и ночь; беспредельное зеленое море; воду без меры и формы и бурно-изменчивую даль, где тебе никогда не бывать; любовника, которого тебе не ласкать; невообразимые цветы; ароматы, рождающие бред; кошек, обмирающих от звуков рояля и ноющих, как женщины, нежно-сиплыми голосами.
И тебя будут любить мои возлюбленные, баловать мои приближенные. Ты будешь владычицей мужчин с зелеными глазами, которым я тоже сжимаю шею в моих ночных ласках, тех, кто любит: море, море безбрежное, беспокойное и зеленое: воду бурно-изменчивую; даль, где им никогда не бывать; женщин, которых им не ласкать; цветы мрачные, подобные кадильницам неведомой веры; зверей мудрых и томных, воплотивших в себе их безумие».
Вот поэтому, гадкое, милое, избалованное дитя, я здесь сейчас, склоненный у твоих ног, ища во всем твоем существе отсвет грозной Богини, вещей восприемницы, кормящей отравой всех лунатиков.
~*~*~*~
Я вроде бы не лунатик, но вот тоже люблю воду, облака, тишину и ночь; беспредельное зеленое море; воду без меры и формы и бурно-изменчивую даль, где мне никогда не бывать…